С тех пор как этот красавчик появился в отделении, он постоянно в центре внимания. Медсестрички так и стараются найти повод, чтобы лишний раз заглянуть к нему в палату или забежать после работы. Женское внимание и обожание ему явно нравится. Даже в реанимации малый не унывает — весело моргает черными, как агат, глазами. И улыбается во весь свой беззубый рот. В былые времена его бы назвали сыном полка, а как сегодня назвать малыша, которого спасли от смерти в Киевском городском центре сердца, ни медсестры, ни я не знаем. Одно лишь известно — апрельский день, когда Андрюшу привезли в Центр и прооперировали, он по праву может считать своим настоящим днем рождения. Интересно наблюдать, как строгие лица медиков расплываются в добрых улыбках, когда они наблюдают за малышом — его наверняка никто и никогда так не любил и не жалел, как здесь. Молодая мать, рома по национальности, попрошайничала с ним на улице, сердобольная дворничиха заметила, что малыш задыхается и синеет, вызвала скорую помощь. Вначале было подозрение на воспаление легких, потом выявили порок сердца, состояние было критическое, счет шел буквально на часы. Операция прошла успешно, трехмесячный Андрюша растет не по дням, а по часам.
Я понимаю, почему с такой гордостью мне рассказали эту историю и показали юного пациента. Этот случай свидетельствует прежде всего о том, что Центр сердца работает четко и слаженно, здесь в любой момент готовы оказать высокопрофессиональную помощь больному. Согласитесь, одно дело везти в операционную пациента, которого месяц обследовали и готовили к операции, и совсем другое — когда «по скорой» привозят запущенного, истощенного младенца прямо с улицы. Даже мать не может точно назвать его возраст — может, три месяца, а может, чуть больше, что уж говорить об условиях, в которых он жил.
Вместе со своим черноглазым пациентом отмечает свой день рождения и сам Центр сердца, который возглавляет профессор Борис Тодуров. Хотя открытие состоялось в декабре 2007 года, отсчет ведется с первой операции на открытом сердце, которую сделали в начале апреля прошлого года. Центр строили почти три года, с трудом оснащали, было много разговоров о том, зачем это нужно, когда в столице есть институтские клиники и т.д. Сегодня уже смело можно говорить, что Центр состоялся — за девять месяцев 2008 года было сделано более тысячи операций.
Костяк команды пришел вместе с Б.Тодуровым из Института трансплантации и хирургии им. А.Шалимова Академии медицинских наук Украины. А вообще кардиохирургов и кардиологов собирали по всей Украине, многие из них — доктора и кандидаты медицинских наук, которые работали в академических клиниках, стажировались за рубежом, занимались наукой, выступали на международных конгрессах. Так что научный потенциал Центра весьма высок. Кто еще может похвастать тем, что в городской больнице врачи готовят к защите семь кандидатских диссертаций за год? Безусловно, команда врачей — это лицо и потенциал клиники, но без медсестер и санитарок — все равно что без рук. Уровень муниципального финасирования медицины, к сожалению, не привлекает средний и младший персонал в операционные и палаты, тем более что почти треть их скромной зарплаты уходит на проезд, а обещанные проездные мэрия так и не выдает. Эта проблема весьма болезненна для всех киевских больниц, но особенно для тех клиник, где проводятся сложные операции и требуется такое же сложное выхаживание пациентов.
Болезни сердца и системы кровообращения занимают по итогам прошлого года первое место среди причин смертности в Украине. Европейский опыт показывает, что на 10 миллионов населения приходится около 10 тысяч операций на сердце. Простые подсчеты свидетельствуют, что в Украине в такой медпомощи нуждаются 45—47 тысяч пациентов, но в операционные попадают всего 10—12 тысяч за год, больные годами ждут своей очереди, но многие, увы, так и уходят не дождавшись. Существует такая очередь и в многомиллионом Киеве. Думаю, это самый убедительный ответ на вопрос, зачем в столице создавался кардиоцентр.
Несмотря на «юный» возраст, Центр сердца успел завоевать доверие зарубежных коллег — он поддерживает связи с лучшими немецкими и французскими клиниками. Ежемесячно здесь проходят научные конференции с участием иностранных специалистов — огромный зал всегда битком набит, приезжают врачи из всей Украины, чтобы послушать и поучиться.
В четком ритме работают пять операционных, одну из которых условно можно назвать детской. В клинике планируют оперировать больных малышей, включая даже тех, кто родился с минимальным весом в 500 граммов. Для глубоко недоношенных детей такая операция — единственный шанс выжить, но не то что муниципальные больницы, а даже не все академические клиники могут оказывать такую медпомощь, поскольку нет нужного оборудования. А в Центре сердца оно есть. Недавно был прооперирован малыш, который появился на свет с весом всего 1200 граммов.
— Прогноз хороший, он догоняет своих сверстников, хорошо растет, — рассказывает о своем пациенте Борис ТОДУРОВ. — У нас замечательные специалисты в детском кардиохирургическом отделении, которым руководит профессор Александр Довгань. Мы оперируем новорожденных — к нам их привозят буквально через два-три часа после появления на свет.
— Роддом заранее договаривается с Центром, если знают о патологии, или чаще все случается спонтанно?
— Бывает — знают, бывает — нет. У нас есть своя скорая помощь, мама еще приходит в себя, а к нам уже привезли малыша. К счастью, у нас очень хорошее оборудование, я делаю тут то, чего в свое время не мог делать в институте Шалимова.
— Вы 13 лет спасаете детей. Сколько операций в год проводите?
— Много! Я делал и по 500 операций в год. Вряд ли вы найдете кардиохирурга, который бы делал столько же или хотя бы 300 в год. Сейчас я тоже делаю не меньше, а в нынешнем году, думаю, будет побольше.
— Многие хирурги любят оперировать с одной медсестрой, которую называют своей правой рукой, бывает даже, когда она болеет или в отпуске, операции откладываются. А вы?
— Считаю неправильным, когда хирург работает с одной бригадой или с одной сестрой. Так можно в райбольнице, где всего одна операционная и одна бригада. Я перехожу из одной операционной в другую, у меня за день может быть пять операций. Могу ли я с одной сестрой оперировать? Моя задача выстроить такую систему в операционной, чтобы хирург не замечал разницы между той или иной сестрой, чтобы это было настолько стандартизировано, чтобы только протянул руку, а там лежит иглодержатель, причем под таким же углом и точно так же заряжена игла. Год у меня ушел на то, чтобы каждая медсестра в операционной делала все так, чтобы кардиохирург ни на что не отвлекался. Почему это принципиально важно? Любой анастезиолог, зайдя в любую операционную, должен быстро и легко все найти — потому что оно лежит там, где должно лежать. У нас ничего не закрывается на ключ — оборудование может использоваться любым сотрудником в любой момент.
— Где вы такое увидели? У нас ведь всегда все закрывается и прячется, а в случае ЧП разводят руками — рад бы помочь, да не знаю, где инструментарий.
— В Германии. Я работал в клинике, где оборудовано шесть операционных. Мой учитель доктор Кёрфер делает в год три тысячи операций на открытом сердце. У него настолько все отработано, что можно заходить с повязкой на глазах и все найдешь там, где оно должно быть.
— Ведется много разговоров о видеокамерах в операционной, которые бы записывали ход операции, тогда никто не забудет пинцет или зажим в полости больного. Как вы к этому относитесь?
— Мы используем камеры совсем с другой целью. У нас три камеры в каждой операционной — одна в лампе и две по углам, снимаем сложные операции. Изображение выведено не только на мой монитор, но и в актовый зал. Видеоматериал используем для дистанционной телемедицины, обучаем людей. Мне он нужен только для того, чтобы посмотреть, на каком этапе операция и когда мне идти в операционную. Но это все отнюдь не для контроля, чтобы кто-то там не забыл зажим.
— Какую основную задачу вы ставите как кардиохирург и как руководитель Центра? Совпадают ли они?
— Сделать как можно больше людей здоровыми. В Киеве большое количество «сердечников», которых мы должны прооперировать. Моя задача как руководителя — сделать самый современный и самый лучший кардиоцентр в Украине, но это задача любого лидера — если он к этому не стремится, то грош ему цена.Я бы хотел впервые в Украине поставить механическое сердце, для нас специально его зарегистрировали. Но это дорогое удовольствие — стоит около миллиона, сегодня мы не можем этим заняться.
— Что ж это за сердце, которое стоит миллион? Кстати, долларов или гривен?
— Это такой насос, который ставится пациенту на несколько месяцев или на несколько лет, с ним он будет жить в ожидании донорского сердца. Производят его в Германии, США, Италии и в других странах. Миллион гривен, это для нас, конечно, очень дорого. Но это очень престижно и перспективно, потому что такие операции тянут за собой, как паровоз вагончики, все другие смежные науки и технологии — инженерную технологию, анестезиологическую, реанимационную и т.д. Ведь все должно соответствовать — прооперировали — нужно выхаживать, контролировать свертываемость крови, проводить лабораторные исследования, заниматься иммунологией. В свое время сделали пересадку сердца — и все подтянулось под новый уровень.
— Сколько операций по пересадке сердца вы сделали?
— Лично я провел четыре из пяти, которые были сделаны в Украине.
— «ЗН» в свое время рассказывало читателям о вашем пациенте харьковчанине Эдуарде Соколове, который отмечал тогда первую годовщину после операции.
— Уже пошел шестой год. Мы поддерживаем с ним связь, можно сказать, стали родственниками — созваниемся, общаемся, ездим друг к другу в гости.
— С какими патологиями попадают в Центр пациенты? Что чаще всего оперируете?
— Примерно 80% операций —по поводу ишемической болезни сердца. Большинство пациентов попадают, когда инфаркт уже случился, а нужно было обращаться на пару месяцев раньше, до того, как это произошло. Центр принимает больных с острым инфарктом — если удается доставить в первые три часа после развития инфаркта, мы успеваем спасти сердечную мышцу, она оживает, считайте, человек выходит из нашей клиники здоровым. Кроме этого много пациентов принимаем и с врожденными пороками сердца, и с приобретенными. В Центре оперируем тромбоэмболию легочной артерии, можно сказать, это наш эксклюзив, этого больше никто в Украине не делает. Мы также проводим т.н. операции Батиста, это считается альтернативой пересадке сердца.
— Такие операции требуют эффективных лекарственных препаратов. Насколько подорожали лекарства для кардиохирургии?
— Как и все импортное — в полтора- два раза. Ситуацию пытаются спасти при помощи приказа, который запрещает закупать зарубежные препараты, если есть отечественные аналоги. Я согласен, что многие препараты можно заменить отечественными, аспирин, например; согласен, что баланс нужно сместить в сторону отечественного производителя. Но и с отечественного производителя нужно потребовать, чтобы его продукция была соответствующего качества, чтобы не вызывала аллергических реакций. Да, многие наши лекарства дешевле в два-два с половиной раза, но нас должны волновать не стоимость, а здоровье и жизнь человека, нужно искать разумный компромисс.
— Никуда не деться от вопроса — какой процент летальности в ваших стенах?
— Слава Богу, пока держимся.— А как «слава Богу» выглядит в цифрах?— В прошлом году получилось меньше 2%. Это примерно такой же уровень, как в Европе, например в Германии.
— Борис Михайлович, говорят, вы включены в так называемый реестр врачей мира, которые имеют право оперировать в любой стране земного шара?
— Украина включена в реестр стран, где делают пересадку сердца. Можно сказать, это как входной билет в европейское медицинское сообщество. Даже если сельский доктор, попав за рубеж, упомянет о том, что в стране делают пересадку сердца, не надо больше ни о чем рассказывать — для посвященных все понятно. Кардиохирурги это сделали для своей страны, думаю, это и есть патриотизм. Олег Котенко, например, провел уникальную операцию по пересадке печени шестимесячному ребенку — это тоже высокий уровень не только профессионализма, но и патриотизма.Вы же знаете, что наш авторитет за рубежом, мягко говоря, не очень высок. Когда я приехал в Германию к профессору Кёрферу и сказал, что у нас сделали пересадку сердца, молодые хирурги начали смеяться и хвастаться тем, что у них это началось еще в 70-е годы. А профессор жестко пресек разговоры: «Посмотрели бы вы, в каких условиях Борис это сделал, как он вез это сердце!» Профессор был у нас, многое видел и знает, в том числе и то, что не было никакой спецмашины, я на своем автомобиле мчался по встречной полосе, чтобы успеть довезти сердце живым.Сейчас мы много ездим за рубеж, но не только учиться, а и учить. Совсем недавно я вернулся из Египта, кстати, это далеко не последняя страна по кардиологии, особенно в арабском мире. По приглашению министра здравоохранения я вместе со своей командой летал, чтобы оперировать новорожденных. Это очень престижно! Есть еще приглашения из арабских стран, но не могу выкроить время, ведь такая поездка занимает целый месяц. В Египте прооперировали девять новорожденных с самыми сложными пороками сердца. Очень успешно, все дети выжили. Операцию записывали на несколько камер — для принимающей стороны это было весьма интересно и поучительно.
— Одно дело проводить операции на открытом сердце в благополучном Египте, и совсем другое — в Ираке под бомбами. Каким ветром вас туда занесло?
— Я попал туда в 2005 году с нашей группой войск, когда менялись бригады. Шла война, никому не было дела до больных малышей. Госпиталь стоял между телецентром и телевышкой, а когда начали бомбить эти два объекта, то пострадал и госпиталь. Из девяти операционных осталось всего две, куда собрали уцелевшее оборудование. Там мы и прооперировали двух детей с пороком сердца. Думаю, это был вызывающий поступок с нашей стороны. Потом нас посадили в бронированную машину и повезли к министру здравоохранения. Поначалу вопросы были жесткие: «Вы действительно доктор? Что вы здесь делаете?». Вот тут и пригодились документы из Египта на арабском языке, это убедило министра в том, что я действительно кардиохирург и мне доверяют жизнь детей. Он уже был информирован о том, что мы успешно прооперировали иракских детей, но никак не мог взять в толк, что я за это потребую. «Вы хотите денег заработать? Или вас интересует наша нефть? Итальянцы уже предлагали свои услуги в обмен на нефть».Я сказал, что приехал оперировать бесплатно, не ради нефти, а ради самих детей. Эти мальчишки вырастут, вдруг один из них станет президентом или премьером Ирака и когда-нибудь он вспомнит, что его спас украинский хирург. Надеюсь, тогда, может быть, меньше наших украинских солдат будет гибнуть в боях. Мы хотели показать, что у нас есть не только оружие, но и скальпели, которые в умелых руках делают такие чудеса. Странно было видеть, как министр вдруг заплакал…
— Печально сознавать, что жизнь ребенка порой зависит только от счастливого случая.
— Через год после этого я побывал в Косово, и в очередной раз убедился, что война особенно жестока по отношению к детям. Появилась сумасшедшая на первый взгляд идея — найти больных детей как с албанской стороны, так и с сербской, прооперировать их. Хотелось снять об этом всем фильм и посмотреть, как будет меняться их отношение друг к другу, ведь общая беда, как и общая радость, объединяет. Дело оказалось непростым, но мне повезло — я попал в ООН, где удалось оформить необходимые документы. Затем я поехал в Белград и в Приштину. От увиденного у меня самого сердце заболело — разгромленные села, полусгоревшие храмы, перестрелки из крупнокалиберных пулеметов. Случайно узнал, что собаками затравили двух детей. Снова министерство здравоохранения и снова объяснения, для чего и куда я беру малышей. Особенно всех удивляло, что операции на открытом сердце будут сделаны бесплатно. Сразу нашли девочку-сербку в Приштине, а потом и албанских детей, возраст разный — от годика до семи лет.Привезли детей и мам в Киев, в институт Шалимова. Они не общаются — не знают языка друг друга. Первой взяли в операционную сербскую девочку. Албанки, не зная ни слова по-сербски, начали успокаивать ее маму, а потом все вместе плакали и радовались, когда узнали, что все благополучно. Через неделю они уже были ближе родственников — дети вместе играли, все понимали друг друга с полуслова.
— А фильм удалось снять? У нас об этой истории мало кто знает.
— Тогда у нас были очередные выборы, никому до этого не было никакого дела. Но сербская пресса заинтересовалась судьбой детей. Журналисты встречали мам с детьми, когда те вернулись из Киева, сфотографировали их. Они удивились, что сербская девочка, которая раньше из-за болезни не могла ходить, вышла из самолета и побежала. Это все попало в газету. Под фотографией было написано: «То, чего не добились политики и военные, сделал украинский хирург, который заставил обняться и подружиться сербов и албанцев».
— Вы здорово рисковали, Борис Михайлович. Детей вывозили с военной территории — без обследования и диагностики, наверняка, только в Киеве узнали, за что взялись. А если бы, не дай Бог, один из малышей не перенес операцию? Скандал бы разгорелся на весь мир…
— У сербской девочки была крайне тяжелая операция — у нее был почти общий желудочек, пришлось менять подходы. Могло пойти все не так, как хотелось; с трудом, но справились.
Знаете, когда делаешь что-то хорошее, то чувствуешь, что тебе помогают. Наверное, это поддержка оттуда, из небесной мастерской…
